— Фармацевтический рынок в целом оказался в бенефициарах коронакризиса?
— Пандемия вызвала гигантский спрос на препараты внутри страны. Но он был неоднороден. На некоторые препараты, формы выпуска спрос упал в разы. Есть обратные примеры. Так, спрос на антикоагулянты — препараты для разжижения крови — оказался в шесть-семь раз выше обычного. И это вызвало гигантское напряжение.
Никто не готовился к пандемии. Рекомендации Минздрава и ВОЗ по лечению коронавируса менялись часто. Никто не мог с такой скоростью реагировать, разрабатывать препараты. Фарма вообще работает на длинных дистанциях: цикл от идеи до разработки, внедрения, выхода препарата на рынок — четыре-пять лет.
Поэтому утверждение, что вся фарма выросла в коронакризис — неверное. Рост — очень фрагментированный, представлен некоторым количеством компаний, препараты которых оказались востребованы. Если вы возьмете данные компаний за девять месяцев текущего года, то увидите, что у большинства участников рынка падение выручки составило 10–15%.
— А на вашей компании как отразился кризис?
— Все мы последние два года живем в условиях огромной турбулентности. Но наша компания очень гибкая. С самого начала — а я основал компанию как гринфилд-стартап десять лет назад в Санкт-Петербурге — мы ориентировались на современные архитектурные, строительные и инженерные решения. Наша реакция на пандемию была в адаптации скорости того, что мы делали, как меняли производственные планы. Офис компании не закрывался ни на один день: мы сделали все, чтобы сотрудники могли комфортно и безопасно работать в нем.
В общем, мы очень живо реагировали на все. В целом выручка компании «Гротекс» (Solopharm) увеличилась на 51% в прошлом году, и в этом году мы растем — по данным за девять месяцев, на 56%.
— Сегодня вперед вырываются компании, которые делают ставку на биотехнологии. Вы в тренде?
— Мы поставили для себя цель стать биотехнологической компанией примерно 2,5 года назад. Но любой такой проект должен материализоваться. У вас должны появиться лаборатории, цеха. Все это мы сделали в прошлом пандемийном году.
В перспективе мы хотим создать десять препаратов — это генно-инженерные биотехнологические продукты для лечения аутоиммунных, онкозаболеваний, астмы, остеопороза, для применения в ревматологии и офтальмологии. Это долгая работа. От идеи до выхода препарата будет проходить шесть-семь лет. Мы тратим значительные средства на развитие биотехнологий — столько, сколько можем. За прошлый год эта сумма составила 1,5 млрд руб. В этом году будет не меньше.
Нам важно сейчас построить команду, наладить кооперацию с научными центрами, организовать исследования, в том числе международные, поскольку это работа не только наших биотехнологов, но и специалистов, находящихся в других странах. Мы активно используем наработки, которые были сделаны в Европе, покупаем эти технологии, инвестируем в их адаптацию в России.
— А что с кадрами на рынке?
— Я рад, что мы собрали команду биотехнологов, — начали эту работу в 2018 году и закончили в прошлом. Мы прошерстили весь рынок, в офисе провели собеседование с двумя сотнями кандидатов. И отобрали 31 специалиста — это наше главное приобретение. Пусть не у всех большой опыт, но это яркие личности, с харизмой и желанием работать в этой области.
Вообще, огромный процент молодежи уезжает на Запад. В одном Бостоне больше 2 тыс. биотехнологических компаний. Биотех сегодня окружает нас. Это не только сфера здравоохранения — биотехнологии применяются в растениеводстве, животноводстве, агросекторе. Поэтому очень важно создавать лаборатории здесь и давать молодежи работу. Мы никогда не построим биотех, базируясь на знаниях 1980–1990-х годов. Отрасль меняется просто по экспоненте. И очень важно, чтобы страна была открыта для этих технологий. Ряд из них можно перенести сюда уже сейчас, какие-то технологии поставить с нуля. Но нельзя делать ставку только на локальное развитие, иначе мы лишаемся возможности общаться и обмениваться знаниями. Нам важна международная кооперация. Очень важно иметь контакты с европейскими, американскими, азиатскими партнерами. Здесь я сторонник доступа как профессоров и ученых сюда, чтобы они преподавали здесь, так и возможности для нашей молодежи учиться, проходить стажировки за границей и возвращаться с новым опытом обратно. Иначе мы лишимся огромного пласта биотехнологий и генно-инженерных препаратов на горизонте 10–20 лет.
— Как вы оцениваете перспективы роста отечественной большой фармы?
— Нам очень не хватает экспорта. Так же как российский диплом или водительское удостоверение российского гражданина не признается в большом количестве стран, так и регистрация препаратов, сделанных в России, не признается огромным количеством стран. Этот провал нам нужно ликвидировать как можно быстрее: надо вводить линию на стандартизацию производства, регистрацию, стандартизацию химических субстанций, чтобы наша продукция автоматически признавалась огромным количеством стран. Посмотрите на Индию, посмотрите на те же азиатские страны — они просто сделали ставку на экспорт и выиграли от этого. Возможно, за неимением нефти и газа им ничего не оставалось делать. А мы, к сожалению, здесь не видим потенциала роста для своей страны.
Нам нужно как можно быстрее внедрить настоящий европейский GMP (Good Manufacturing Practice; надлежащая производственная практика) или лучше FDA (Food and Drug Administration — в США в том числе регулятор рынка лекарственных средств). Вот Китай поставил для себя цель внедрить FDA, и за два-три года они изменили качество выпуска препаратов. Но, чтобы этого достичь, им пришлось закрыть ряд заводов, которые не соответствовали стандартам.
И нам нужно поставить такую цель и произвести модернизацию производства. Но, подчеркиваю, не просто модернизацию как таковую, а модернизацию с определенными стандартами, которые приняты во всем мире. Тогда экспорт фармпродукции станет вопросом будущего. И это будет экспорт продукции с хорошей добавленной стоимостью. Я верю в экспорт, но как предприниматель не могу ничего изменить. Это вопрос воли и усилий регулирующих органов.
— Вы сильно увеличили производственные мощности. Рассчитываете на рост рынка?
— Если вы выпускаете препараты высокого качества, понижаете их стоимость, делаете их доступными, то это в конце концов находит отклик у пациентов и врачебного сообщества. И мы это видим. Я уверен, что Solopharm продолжит рост в ближайшие пять лет с динамикой 20–40% в год. А для этого нужны мощности.
Вы удивитесь, но сегодня мы вынуждены отказывать партнерам в сезон: 40% заказов, которые идут к нам, мы не можем обеспечить. Это происходит уже не первый год.
С одной стороны, мы растем на 50% в год и делаем это много лет. В компании работают 1520 сотрудников, только за прошлый пандемийный год мы наняли на работу 300 человек. Мы активный работодатель.
С другой стороны, нам не хватает мощностей, потому что мы стараемся делать продукцию, которая имеет высокий уровень качества. Я лично посещал — и продолжаю это делать — большое количество конференций, участвую во встречах с врачами, фармацевтами, чтобы менять стереотипы. А стереотип следующий: мы, как граждане своей страны, не любим свою продукцию. Нужно это менять. Но изменить ситуацию можно только за счет доверия, открытости. Поэтому мы каждый год принимаем 3 тыс. гостей. Мы самая открытая компания, делаем огромное количество экскурсий для студентов, врачей, чтобы они видели, как производится наша продукция. У нас даже стены «чистой комнаты» сделаны из стекла, чтобы был виден весь процесс производства.