— Насколько готова российская система образования к ответу на новые запросы экономики? В чем вы видите основные ресурсы для ее развития и трансформации?
— Сегодня мировое сообщество вступает в новую экономическую систему, перейдя от индустриальной экономики к постиндустриальной, затем к экономике информационных технологий и теперь — к экономике образования. На самом начальном этапе мы еще успеваем сделать необходимые шаги, чтобы в будущем оказаться здесь одним из ведущих игроков.
В первую очередь экономика образования — это осознанный подход к инвестициям в развитие человека. В том числе осознание того, что чем раньше и чем больше мы вложим в образование, тем больше мы получим в будущем — для общества, экономики, культуры, международных отношений. Ведь чем больше мы занимаемся обучением детей, тем больше получаем потом дивидендов. Это экономически обоснованно — например, потом меньше приходится тратить на профориентацию. В результате такого осознанного подхода вырастает креативная, позитивная, направленная на развитие личность, которая и будет востребована в новой экономике.
Во-вторых, экономика образования подразумевает непрерывность обучения, то есть обучение на протяжении всей жизни (lifelong learning). Речь здесь идет необязательно о высшем образовании. Важно, чтобы люди не оказывались в какой-то момент за бортом, а социализировались, оставались активными участниками общественных и экономических отношений. Как показывает опыт ряда стран, поддерживающих образовательные программы для пожилых (шестидесяти-, восьмидесяти— и даже девяностолетних людей), такой подход улучшает качество жизни общества в целом и при этом поддерживает экономику. Благодаря ему пенсионеры продолжают работать, продолжают потреблять товары и услуги, то есть остаются внутри экономики.
Цифровизация сегодня проникает во все сферы нашей жизни, обещая новый экономический рывок. Однако, чтобы его обеспечить, нужно сформировать достаточный запас креативности. А для этого нужно дать больше свободы образованию. Как показывает опыт, например, скандинавских стран: чем больше свобод у школы и вузов, тем выше результат экономического развития.
А в России сегодня не хватает политического решения — дать больше автономии вузам, позволить им развиваться. В том числе надо прекращать закрывать университеты без достаточно весомых, всесторонне изученных и доказанных оснований. Допустим, 10–15 лет назад еще никто не слышал про цифровую экономику, а значит, мог быть повод осудить или запретить деятельность вузов, которые тогда открывали соответствующие кафедры. Однако в результате сегодня именно они оказались среди лидеров.
— Как, по вашим наблюдениям, меняются приоритеты в подготовке и адаптации новых кадров в цифровой экономике?
— Очень важно, чтобы у вузов оставалась возможность заниматься творчеством — например, в области разработки учебных планов и программ. При этом важно систематизировать уже имеющиеся методики — у нас, например, они объективно в мировом масштабе очень неплохие, особенно в естественно-научном блоке. Собрав их воедино, можно сформировать российский образовательный стандарт, который можно экспортировать по всему миру, — как это делает Кембриджский университет.
— Насколько удается сегодня обеспечивать равный доступ к образованию для разных групп учащихся в России?
— Полноценного равного доступа к образовательным программам в стране пока нет. В России сохраняется разрыв между условно привилегированными вузами и «простыми» учебными заведениями. В значительной мере это связано с тем, что вузы условно поделены на приближенные к правительству и не приближенные. Например, есть университеты, которым разрешено вводить при приеме дополнительные экзамены или работать по собственным стандартам. А остальным 90% учебных заведений не разрешено ни то ни другое. В результате формируется барьер между первыми и вторыми.
Поскольку вузы, у которых больше свобод, могут больше «креативить», у них появляются более интересные программы обучения. В том числе очень разнятся и школы, причем люфт тут только увеличивается.
— Как эффективно организовать сегодня процесс обучения? Насколько российская школа движется в соответствии с глобальными трендами, на ваш взгляд?
— Сегодня проблему неравного доступа к образованию удается решать по большей части за счет частных учебных заведений. В стране уже достаточно много таких школ, причем хорошего уровня. Например, в Москве работает Лингвистическая школа — Кембриджский лицей. Здесь действуют две параллельные программы — российская и британская. Можно как совмещать обе, так и выбрать любую из них отдельно и получить соответствующий аттестат (российского или британского образца).
90% выпускников 2017 года были медалистами. После лицея они могут поступать в лучшие вузы мира. Благодаря двум аттестатам у ребят в два раза увеличивается возможность выбора. Есть те, кто поступает, допустим, в МГУ им. М.В. Ломоносова, а затем идет в магистратуру Лондонского университета. Или, наоборот, поступает в Оксфордский университет, а после бакалавриата идет в Бауманку.
Другими словами, речь отнюдь не об утечке умов. Наоборот, сегодня один из национальных приоритетов России — экспорт отечественного образования.
— Какие основные преимущества получают выпускники лицея? Как их удается обеспечивать?
— Вообще, ажиотаж в связи с чисто британским образованием в Москве давно спал. Новое поколение родителей прекрасно понимает, что российское образование, особенно его научный блок, ничем не хуже, а во многом даже лучше западных школ. Уникальность нашего подхода в том, что мы совместили лучшие российские методики с кембриджскими стандартами. В результате наши ученики, участвуя в различных международных олимпиадах, показывают лучшие результаты, чем те, кто работает только по британской программе. Тем самым мы подтверждаем эффективность российских методик и популяризируем их глобально. В наш лицей, например, приезжают учиться даже из Латинской Америки.
Мы планируем и дальше делиться нашими российско-британскими программами на международном рынке. На Западе, к примеру, есть практика франшиз в области образования. За их счет в том числе можно будет эффективнее продвигать российский бренд.
